Медитатор [сборник рассказов] - Д. Савельев

Моя мутация вполне завершилась. Это здорово, потому что скоро Бог меня направит собирать заблудшие души среди мужчин. Дело в том, что я стал немножко женщиной, и какой! Мои бывшие спутницы временами воют внутри, но я их утешаю, как могу. В конце концов, каждой был предоставлен выбор, и они выбрали меня сами.

Да, чуть не забыл, я слегка размножился: очень много комбинаций можно сделать на материале семи тел. И наша новая критическая цифра — 777. Так что, если вы увидите в троллейбусе очень красивую женщину, которая пытается раздеть вас глазами, подходите и целуйте в губы. Обещаю, будет весело!

Приход

Когда уходишь в верхние слои, главное — держать связь с базой. Двигатель может в любой момент начать глохнуть — топливо низкого качества.

Сверху смотришь на мир совершенно другими глазами. Обычные человеческие проблемы отступают на второй план.

Последний раз топливом меня загружал прыщавый и недобрый пацан из пятого отдела. С самого первого моего прихода отдел этот работает на Азию.

Первый мой приход был не столько от скуки, сколько из любопытства. Любой муравей тайно мечтает посмотреть на свой муравейник сверху.

На самом деле до верха добираются только самые настойчивые и опытные прихожане. Как правило, они учащают свои приходы наверх, поэтому, в конце концов, там и остаются.

Пацан долго стучал ногтем по крышке от пластиковой бутылки. Потом сунул в рот грязный палец, собрал на него оставшиеся в ней крошки и жадно слизнул их.

В морщинах на его лбе я увидел яркое отражение грядущей смерти. Впрочем, я уже поднялся в воздух и не знаю, был ли он на самом деле смертником.

База пару раз пропищала о плохой работе моего движка, но это случалось всегда последние полгода, и я не обратил внимания. Справа от меня выплыл мой покойный однокурсник Александр Блок.

Блоком Санька называли за реактивную негибкость ума и презрение к поэзии, как к чему–то прилипающему и пачкающему. Умер он именно из–за своей негибкости, забитый насмерть омоновцами на стадионе.

На плечах у Сани сидел его внебрачный сын Денис в форме омоновца и пытался выдавить ручонками Санины глаза. Саня по–доброму улыбался и тихонько пел северянинские «Ананасы в шампанском».

Сзади ему начал аккомпанировать хор спартаковских болельщиков. Стихи так чудно сочетались с «оле–оле–оле–оле», что моя нога сама надавила на стартёр, и я поднялся немного выше.

За ветровым стеклом неслись на меня и вниз пейзажи из моей жизни. Чернота материнской утробы, эйфория первых шагов, опускающееся за горизонт солнце, толстый слой выброшенной на берег и поджаренной лучами саранчи, пьяная ночная погоня…

Всё это сминалось и исчезало под колёсами. А впереди маячила ровная и привлекательная линия пустоты.

Колёса всегда имеют плохое сцепление с дорогой. Потом помнишь какие–то обрывки и не знаешь, был ли на самом деле тот ночной полёт по твоей жизни, или он тебе просто приснился.

Зато у движка с колёсами прекрасные отношения. Он медленно и размеренно стучит, база отдыхает где–то за гранью твоей нынешней реальности, и всё мирно и счастливо.

В верхних слоях стратосферы я встретил того прыщавого пацана. Он здорово разогнался — винты так и скрипели в нём, норовя разлететься во все стороны, оправдав мой диагноз.

Когда он догнал меня, моя философская мысль обдумывала прелести мочеиспускания в полёте на головы зашоренных и считающих себя такими умными и правильными работяг. Работяги никогда не поднимали головы вверх; более того, они считали, что летать грешно и вредно для организма.

Работяги были обречены на вечное поливание себя нашей мочой сверху. Более того, они так привыкли к этому и считать нас наркоманами высоты, что даже не замечают, когда на них мочатся.

«Более того» — очень хороший термин, когда думаешь о работягах. Потому что если думать о прыщавом пацане и его смерти, настроение может испортиться до конца полёта.

Когда настроение портится, всё вокруг страшное и пугающее. Оно зацикливает, клинит и переворачивает всё вверх дном, прямо как сейчас.

А если подумать, что ты в любой момент можешь умереть, мотор сразу заявляет о себе, и я начал терять высоту. Космос, такой близкий и со звёздами, так и не принял меня опять в свои объятия.

Я вынужден буду зайти на посадку, к мерзкому азиатскому отделу и ломкам в асфальте. Одна радость — прыщавого пацана теперь сменит пятнадцатилетняя девка, которая даёт всем в промежутках между дозами горючего.

Когда возвращаешься из верхних слоёв, главное — не дать себе засохнуть. Твой новый опыт зовёт тебя дальше в глубины высоты, и ты всегда можешь быть уверен в себе, что желание отправиться в воздушное плавание у тебя не исчезнет.

Завтра я уйду и навряд ли увижусь с вами там, в вышине. Но если вы не мочеполиваемый работяга, а пловец или летун, я ручаюсь за вас, за тех, кто в море.

Никогда не бойтесь преступить черту своего страха перед новым. Поверьте мне, поливание мочой — фигня, а в воздухе вас ждут такие милые и необъятные дали, которые принадлежат вам, и только вам, что вид топлива просто не имеет значения!

Будильник

Он проснулся от навязчивого пиканья будильника. Швырнул его в стену, разбив на кучу ненужного электронного хлама, и попытался провалиться в сон. Но через минуту зазвонил ещё один будильник. До этого нужно было тянуться, но и он бесполезным мусором вскоре лежал рядом со своим товарищем. Во сне было лучше, но машина его организма чуть–чуть завелась и возбудилась от работы мускулатуры. Хотя был ещё шанс заснуть. Был, если бы через 20 секунд не зазвонил третий, а затем и четвёртый будильник. Надо было вставать в этот серый мир.

Какой яркий сон и какой невзрачный, тусклый мир по контрасту с ним! Обидно. И обиднее всего, что я сам поставил все эти будильники. Потому что я знаю, что когда они начнут звонить, разобью несколько из них, и если не встану, некому будет сходить в универмаг и купить новые. А как я смогу встать без будильников? Ведь во сне так хорошо!

Начиналось всё с одного маленького механического будильника, противно и так громко дребезжащего, как будто это звонил не он, а большие чёрные часы на стене. Вот так обманчива природа вещей! Но однажды я разбил этого монстра и на следующее утро проснулся от страха, что будильника нет, и я не проснусь. С тех пор я стал перестраховываться, и ещё перешёл на электронику — она пищит до тех пор, пока часовая стрелка достаточно не уйдёт вперёд.

Истина где–то рядом, но она невообразимым способом ускользает от меня. Если я не поставлю будильник, некому будет встать, чтобы его поставить, а если я не встану, то не смогу поставить будильник. Надо как–то прервать этот замкнутый круг, но как?

Раньше я думал, что смерть поможет мне. Но теперь я думаю, что когда умру, я только засну, а какой–нибудь будильник всё равно разбудит меня. Или — наоборот: когда умру, проснусь, чтобы снова поставить какой–то будильник.

И жизнь необыкновенно глупа, потому что на каждого найдётся свой будильник, а нам только и надо, что ставить себе цели–будильники и думать, что мы их достигаем, когда будильник звонит. А он звонит только затем, чтобы мы поставили себе новый будильник, который тоже будет отвлекать нас от главного.

Этот мир не динамичен, он статичен. И он не развивается, он остаётся. Если бы было не так, можно было бы уловить и пощупать каждое мгновенье времени, а это принципиально невозможно, и память только доносит до нас его эхо, которое может быть и обманом. Надо просто найти себе место в этом постоянстве, поближе к Создателю, и остановиться в нём. И тогда не нужно будет ставить новых будильников.

Но одно дело понять, а другое — сделать. Какие–то ужасные дьявольские механизмы всё равно мешают, и он заводит новые будильники. Спокойной ночи и до следующего утра!

Немощность

Призраки прошлого. Они окружили моего бедного персонажа. Карусель времени вертится вокруг, лица мелькают. А у него стёрлись подшипники.

Белые, грязные, очкастые, бородатые и бородавчатые маски, лысые, с причёсками, с длинными немытыми космами, носатые, ушастые, накрашенные, треугольные, вылупленные — все они вертятся числами гигантской рулетки. Кто выпадет? Пан или пропал? Бог или чёрт? Чёрт! Он запутался! Он хочет смерти, но ковыляет пьяный смотритель. Сейчас. Сейчас, сейчас заменит подшипники, и всё завертится заново. Нет, нет, не надо! Да что же вы делаете, сволочи!

Опять болтается шарик по часовой. Опять гонит двигатель, гонит огромной ручищей против. Но шарик скоро упадёт, и карусель остановится. Смена призраков. Мой персонаж ликует, ему выпало заветное число, но это очень проходяще. Через минуту он будет снова метаться.

Призраков нет. Они живут в его больном уставшем мозгу. Нет и чёрта. Нет ни черта! Есть только большой, бесконечный вселенский Закон. Закон жизни. Он паразитирует на сущностях, развивая себя. Мой персонаж — сильная, неумолимая, громадная сущность, и, значит, неограниченное поле деятельности для паразита.